"Вокруг меня были тысячи прекрасных людей, и они медленно сжимали кольцо." Майкл Джексон
Развелось у вашей покорной в процессе ваяния нетленки куча ошмётков-вбоквеллов. Хотела было оформить что-то из этого в пусть несамостоятельный, но законченный рассказ, а в итоге получилась в лучшем случае глава, вырванная из середины. Нет у меня волшебного дара Рюноске-сенсея выражать мысль четко, ясно и по делу, не размазываясь на ндцать километров папируса. Наверное, такое не следует выкладывать, но я выложу, коль скоро тайрцы тихой сапой пробрались в мой дневник. Буде кто-нибудь это одолеет, я прошу вашего мнения.
Всё абсолютно необходимое для понимания, что вам должны были сообщить в предыдущих сериях, но - нет (рука-лицо):
1. Тайрцы, мойоры - местные расы/фракции.
2. В тайрских мужских именах существует многоударность. <...>-Оллё - в "Оллё" обе гласные ударные.
3. Магия - это наука о применении концентрации разумной воли и непосредственное оное действо.
4. Обо всём остальном хотелось бы сообщить по-человечески. Будем надеяться, что получится.
Внимание!!! akiokocoon13 любит длинные, неудобочитаемые имена. Понять и простить.
Предыдущая серия
Простыня на 14 вордовских листов Людей под каменным парапетом прохожие либо не замечали, либо брезгливо отворачивались. Иногда косились с подозрением: змееголосый, тайрский колдун? Последних ненавидели даже больше, чем пришельцев из Мглы.
Фокорт задумчиво теребил спутанную седую бороду. На политику, пришельцев и распри чернокнижников ему было откровенно наплевать. Старому бродяге не нравилось другое. Приближается война, и люди, готовясь к ней, становятся всё менее щедрыми. Кай-Тилфинону недолго ещё быть в стороне от царящей в мире безумной бойни. Этот город не останется тихой лагуной. Его ночь перед казнью близится к кровавому рассвету.
Фонари давно зажгли, лавки закрылись, улицы опустели. Вот-вот патруль городской стражи погонит бродяг за внутренние ворота. Сегодня милостыни больше никто не подаст. Кряхтя и чертыхаясь, нищий встал, поднял шапку и вытряс на ладонь дневную выручку. Пожалуй, подачек хватит на выпивку старому ветерану и даже немного останется на завтра. Или пригласить с собой того типа, что спит за тумбой? В такие времена приятели не помешают.
– Эй! – Фокорт легонько ткнул незнакомца кончиком костыля. – Сколько можно дрыхнуть? Ждёшь, когда стражник вытянет тебя по спине палкой?
Ответа не последовало. И тут Фокорт испугался. Когда он сегодня пришёл к парапету, человек за тумбой уже спал там. И за это время ни разу не выдал своего присутствия, не привлёк внимания. Мёртвые бродяги редкостью в Кай-Тилфиноне не были, но если стража обнаружит его рядом с трупом, можно ждать обвинения в убийстве. А на виселицу Фокорту не хотелось.
Самое время уйти, пока нет патруля. Если в тени под тумбой труп, то в его смерти никто не сможет обвинить старого бродягу. И буде какой-то осёл просто обожрался дурмана, то все неприятности будут только его.
Однако Фокорт не ушёл. Позже он объяснял это колдовством, а лежащий за тумбой – добрым сердцем старика. Так или иначе, Фокорт поддался порыву внезапного любопытства: подволакивая ногу, сделал несколько шагов и склонился над незнакомцем. Было слишком темно, чтобы что-то толком разглядеть.
– Ты живой? – спросил старик, снова толкая лежащего концом костыля.
На этот раз хромому послышался тихий стон. Фокорт неуклюже присел и схватил незнакомца за руку, холодную, но живую. У бродяги отлегло от сердца – перед ним в тёмном закутке лежал не труп.
Покопавшись в котомке, Фокорт извлёк лучину, которую ему удачно пришла в голову мысль сберечь. Доковыляв до фонаря, старик потянулся, тяжело опираясь на костыль, зажёг её от промасленного фитиля и похромал обратно рассматривать свою находку.
В том, что лежащий на земле худощавый парень – тайрец сомнений не было. Фокорт убрал с его лица тёмные волосы и увидел, что глаза незнакомца почти вдвое больше его собственных. Пальцы под спутанными прядями угодили во что-то липкое; через лоб наискосок к левой брови тянулась ссадина. Бродяга выругался: незнакомец был ранен. Судя по всему, он пережил нападение, а может быть, сбежал из плена. Из одежды у него были штаны и драная рубашка, а из обуви – только левая туфля, хотя и из хорошей кожи.
– Что же с тобой случилось? – пробормотал Фокорт.
Ответ был очевиден: колдун (а все тайрцы колдуны) поплатился за вызов змееголосых из Мглы. За тридцать лет непрерывного хаоса, который последовал за неудачным опытом тайрских волшебников. И нет разницы, участвовал ли он сам в экспериментах. Чародей, а значит, соучастник. Кто старше, эта война или он? По тайрцу разве поймёшь… Да и какая разница. Что делать? Уйти скорее. В этом городе нельзя иметь в друзьях ни змееголосых, ни волшебников, если, конечно, жить хочешь.
Фокорт подобрал костыль и тяжело поднялся на ноги. Хотел было потушить лучину. Лежащий на земле незнакомец судорожно вздрогнул и затих.
– А, проклятье, – опять выругался старик. – Ты один, поди, и до утра не дотянешь.
Он снова опустился к тайрцу и дал несколько приводящих в чувство пощёчин. Незнакомец приподнял веки, насколько позволили слабость и слипшиеся ресницы. Фокорт хмыкнул, плюнул в ладонь и протёр колдуну глаза. С огромным трудом парень сфокусировал на бродяге взгляд.
– Пошли отсюда, – сказал ему Фокорт и рывком усадил, прислонив к стене.
Незнакомец зажмурился. Пока бродяга кряхтя поднимался на ноги и подбирал костыль, он едва не сполз обратно. Сам Фокорт был хромым калекой, однако, ещё не дряхлым. Крякнув, старик поднял тайрца на ноги, но, едва став, тот с тихим криком осел в его руках.
– Нет-нет, – запротестовал Фокорт. – Надо отсюда идти. Что такое?
– Больно, очень, – пробормотал тайрец с совершенно чудовищным акцентом.
Бродяга снова выругался и, оторвав лоскут от рубашки колдуна, кое-как перевязал мальчишке голову.
– Так лучше? Теперь пошли, – старик стёр с его грязных щёк слёзы, бегущие из воспалённых глаз.
– Очень, очень, больно, – прошлёпал губами тайрец и потянулся к ступням.
Фокорт сплюнул в сторону и ещё раз осмотрел незнакомца. Переломов старик не нащупал, зато нашёл на босой ступне пару колотых ран, а на обутой – гвоздь, через подошву вбитый в пятку; остриё вышло чуть ниже щиколотки. Вынуть его в темноте не представлялось никакой возможности. Выругавшись, бродяга кое-как взвалил найдёныша на спину, привязал к себе кушаком и заковылял прочь.
Медленно он прошёл по мощёным центральным улицам, простучал костылём вдоль каналов, убранных в кружево кованых перил, и нырнул в хаос бедных трущоб на западной окраине. Сотни и сотни деревянных домишек, построенных безо всякого порядка, создавали запутанный лабиринт. Пропетляв в нём добрый час, Фокорт остановился у пепелища. От домика осталось три угловых столба и обугленные остовы стен. Здесь, среди пепла и гари, коротал ночи старый бродяга.
Опустив тайрца на свою убогую лежанку, Фокорт укрыл его дырявым одеялом. Плеснув воды из фляги в щербатую миску, старик приподнял незнакомца и поднёс плошку к пересохшим губам. Первый глоток он влил в тайрца, а затем тот и сам жадно приник к воде.
– Отдыхай, – пробормотал бродяга, отставляя пустую плошку.
Найдёныш пробормотал что-то на тайрском, даже не пытаясь говорить на своём жутком кай-тилфинонском. Фокорт лёг на землю, поплотнее запахнувшись в куртку. Сон его был неглубок и прерывист. Тайрец стонал, тихо и жалобно; в голову бродяги лезло множество мыслей.
Незадолго перед рассветом Фокорт оставил своё убежище. Пройдясь среди неогороженных деревянных хижин, старик сдёрнул с бельевых верёвок пару старых, вытершихся от времени простыней, вылинявший половик из рогожки и поспешил обратно.
Разведя в полуразрушенном камине огонь, бродяга нагрел воды в закопчённом котелке, а старые простыни разорвал. К тому времени совсем рассвело. Фокорт промыл рану и как следует перебинтовал незнакомцу голову, протёр закисшие глаза. С помощью ножа старик подцепил шляпку и выдернул гвоздь. Найдёныш громко взвыл от боли, и, дёрнувшись, заехал лекарю ногой по лбу.
– Тише, тише, – пробормотал бродяга, ощупывая голову.
Дважды своих ошибок Фокорт не повторял. Снимать туфлю, промывать раны и бинтовать ступни тайрцу он стал, только усевшись ему на ноги. Впрочем, больше малый так и не дёргался.
На завтрак у бродяги было припасено несколько отличных сухарей, которыми Фокорт и поделился с незнакомцем. Вот только есть их тайрец не спешил: лениво погрыз край одного и, запив водой, снова лёг.
– Да, сильно тебе досталось, – покачал головой старик, и, оставив колдуну сухари и воду, отправился просить милостыню.
Сначала день шёл своим чередом, а потом старика стали одолевать всякие тревожные мысли. То ему казалось, что его найдёныш умер, то мечется в лихорадке, или его нашли сторонники змееголосых... последнее было хуже всего – тогда в опасности и сам Фокорт. Под вечер бродяга пересчитал дневную выручку, добавил вчерашнюю и купил цыплёнка – маленького, костлявого – и пару картошек. Сварить суп, правда, так и не довелось: собравшийся после обеда дождь заливал его ничем не защищённый очаг.
– Ничего, – обращаясь к тайрцу, пробормотал старик. – Завтра сварю, если это тощая тварь к утру не протухнет.
Ливень хлестал всю ночь. Фокорт промок до нитки. Даже рогожку, которую стянул утром, старик отдал незнакомцу, стараясь уберечь того от воды, но крыша, которую он набросал в углу из старых досок, изрядно текла.
К утру дождь прекратился, и Фокорту после долгих стараний удалось развести огонь. Бросив цыплёнка в котелок с водой, он повернулся к тайрцу. Тот сжался комком под рваным одеялом и мокрой рогожкой, больной и жалкий. У изголовья стояла миска с водой, и лежал вчерашний надкушенный сухарь. Хмыкнув, Фокорт стащил с колдуна половик и повесил сушиться у огня.
– Ничего. Скоро приготовится что получше сухого хлеба, – пробормотал старик.
Цыплёнка он варил очень долго, пока мясо не слезло с костей. Когда же бульон остыл настолько, чтобы можно было пить не обжигаясь, Фокорт разбудил тайрца к завтраку. Сидеть найдёнышу было трудно; перевернувшись на живот, он приподнялся на локтях и отхлёбывал через край небольшими глотками. Слипшиеся ресницы старик ему промыл, но веки тайрец всё равно едва поднимал. Много он не выпил, по всей видимости, устав держать голову. Весь вид колдуна говорило том, как тому больно и тяжко.
– Эх, – вздохнул Фокорт. – Дай осмотрю тебя.
Повязка на голове сбилась. Размотав её, бродяга понял, что рана больше не кровоточит.
– Вот ты и выздоравливаешь, – обнадеживающе сказал тайрцу бродяга.
С ногами дело обстояло хуже. Раны воспалились, сочилась сукровица. Пока Фокорт промывал их кипяченой водой и накладывал новые повязки, тайрец дёргался и подвывал.
– Тихо, тихо… как ребёнок, что такое? – монотонно бубнил старик.
Бормотать-то бормотал, прекрасно понимая, что раны найдёныша куда серьёзнее детских царапин. Закончив бинтовать тайрцу ступни, бродяга подобрал костыль и, как обычно, отправился побираться.
Следующие дни прошли так же, как и предыдущие. Только милостыни Фокорту никто не подавал. Бродяга истратил все свои деньги, и теперь и он, и тайрец были вынуждены голодать. Фокорт был слишком стар и тихоходен, чтобы воровать, и слишком неуклюж для того, чтобы наняться работником. Отчаявшись выпросить денег или еды, он взялся за рыбалку. И тут старик, можно считать, преуспел. За три дня из каналов Кай-Тилфинона ему удалось выловить четырёх рыбёшек. Самую крупную – с ладонь. А ещё – несколько жаб.
Во время очередной рыбалки к Фокорту подошли двое незнакомцев. Один из них прятал лицо под глубоким капюшоном, второй, напротив, был и вовсе без плаща. Русоволосый, со светлыми карими глазами, он выглядел вполне приятно, но холодок жути, исходящий от его спутника, заставил бродягу не на шутку встревожиться. Тот, что не скрывал лица, облокотился на перила, огораживающие канал и начал разговор.
– Ну что, клюёт?
Фокорт неопределённо пробурчал что-то себе под нос.
– С деньгами, смотрю, совсем туго? – незнакомец брезгливо тронул носком лежащую на земле шляпу.
– Не подают, – вздохнул старик.
– Это плохо, – русоволосый нагнулся и бросил в шляпу несколько медяков. – Слушай, а ты не видел в городе новых бродяг?
– Ищете кого-то? – спросил Фокорт.
– Да... Должны были встретиться в городе с одним старым знакомым, но в условленном месте его не оказалось. Боюсь, уж не влип ли он в переделку. Слышал, в трактирах проходимцы часто опаивают приезжих и обирают до нитки. Без порток буквально остаться можно.
– А-а... ну бывает такое... – протянул старик. – Лет тридцать назад и со мною случилась похожая история.
– Может, видел тут темноволосого парнишку примерно такого роста, – незнакомец показал ладонью и понизил голос. – Черноглазого тайрца с родинкой на левой щеке?
– Нет, – нахмурился Фокорт: такая родинка у найдёныша действительно имелась.
Незнакомец в капюшоне протянул узкую ладонь в перчатке, и в шляпу Фокорта упала ещё горстка медных монет и визитная карточка. Пришельцы коротко переглянулись.
– Ты грамотный? Читать умеешь?
Старик кивнул. Однако дорого он бы дал за то, чтобы не читать этой проклятой карточки. Клочок дорогой бумаги нищему весьма не понравился – жуть пропитывала его, словно дурные духи.
– В общем, ты, отец, если его увидишь, дай знать, – сказал русоволосый. – Деньгами не обидим.
Фокорт пробормотал в ответ и благодарность, и что он, дескать, постарается, станет теперь приглядываться к людям. Незнакомцы коротко кивнули в знак прощания и ушли, а бродяга ещё долго сидел, перебирая медяки, но подсчитать выручку ему мешали мысли об узкой руке в перчатке. Погода стояла тёплая; тайрцам незачем прятать руки – они обычные, у кого-то белые, у кого-то смуглые; движения незнакомца были свободными – совсем не похоже, что под перчаткой прячутся болячки или раны. Остаётся лишь одно обстоятельство, которое можно так тщательно скрывать – сизоватую кожу змееголосых мойор.
А затем старик смотал свою удочку и отправился к лавке, где купил еды и лекарств, и поспешил вернуться в своё убежище на пепелище. Время от времени Фокорту казалось, что мойоры следят за ним, однако он никаких преследователей не замечал, как ни старался.
Бродяга приготовил обед и разбудил тайрца.
– А тебя ищут, – сказал он колдуну, привычно промывая закисшие глаза. – Двое. Один русоволосый, и глаза у него ореховые. А второй, – Фокорт понизил голос, – второй, наверное, мойора.
– Кто? – хрипло переспросил найдёныш, поймав старика за руку.
Фокорт чуть не подскочил. До этой минуты колдун только время от времени бормотал слова благодарности, невероятно уродуя речь, и в полубреду шептал что-то на тайрском.
– Змееголосый, говорю. Ты... – и бродяга замялся: за прошедшую неделю он так и не выяснил имя волшебника. – Как тебя звать?
– Киор, – тайрец зажмурился и потянулся к левому виску. – Оллё...
– Киор? Или Оллё?
Найдёныш несколько раз глубоко вдохнул.
– Киор-Оллё, – поправил он, и, закрыв глаза, бессильно уронил руку.
Фокорт ругнулся и похлопал тайрца по щекам. За последние дни колдун исхудал и ослаб: голод сказывался на нём удивительно быстро. Скоро он открыл глаза и поморщился.
– Киор-Оллё! Никак, с голодухи в обмороки падаешь, – сказал старик. – Фокорт я. Давно с тобой бывает такое?
Тайрец перевернулся на живот и неопределённо повёл плечами: то ли затруднялся ответить, то ли не понял половины слов. Во время обеда бродяга ни о чём его не расспрашивал, а Киор-Оллё ничего не рассказывал, только изредка отрываясь от еды, нахваливал бульон, мясо и особенно белый хлеб.
– Что, лучше варёных лягушек? – усмехнулся Фокорт.
Тайрец сдвинул брови: каких-то слов он явно не знал. Бродяга повторил всё ещё раз, и каждое слово по отдельности, а в конце ещё и поквакал.
– Лучше. Лягушки, – улыбнулся Киор-Оллё.
Фокорт согнулся пополам от смеха.
– Что? Лягушки тебе нравятся больше?
Он потратил некоторое время, чтобы объяснить колдуну его ошибку. Киор-Оллё оказался способным учеником и весёлым собеседником. Другое дело, что через полчаса после обеда тайрец начал украдкой зевать и тереть глаза.
– Отдыхай, – с сожалением закончил беседу Фокорт.
– Мойора, – возразил Киор-Оллё.
– Не найдут тебе мойоры, обещаю, – заверил его старик. – Отдыхай и набирайся сил.
На следующее утро после завтрака, казавшегося изголодавшимся людям дивной пирушкой, Фокорт снова размотал повязки на ступнях колдуна. К изумлению старика, ещё недавно скверные, сочащиеся раны почти что затянулись.
– Быстро ты лечишься, – заметил бродяга.
– Быстро, – кивнул Киор-Оллё.
Тайрец попробовал встать, и у него получилось. Держась рукой за стену, он сделал несколько неуклюжих шагов, тяжело припадая то на одну, то на другую ногу. Потом он пожаловался старику, но не на боль в исколотых ступнях, а что очень уж кружится голова.
– А ты что хотел? Тебе в ней знаешь какую дырку проломили? – проворчал он и постучал тайрцу пальцем по лбу, шутливо и бережно.
Фокорт разговаривал с Киор-Оллё почти всё время, когда тот не спал. А сон занимал у тайрца от суток три четверти. Зато остальное время он жадно впитывал новый язык. На следующий день он мог назвать большую часть окружающих вещей, а из чужой речи, насколько мог судить бродяга, тайрец понимал примерно половину.
Ещё неделю спустя волшебник был практически здоров, а Фокорт начал пожинать плоды своего сострадания. Покуда старик просил милостыню и ловил мальков и жаб (подавали ему мало), Киор-Оллё мало-помалу обустраивал пепелище. Он сложил навес над очагом и однажды поймал толстую крысу, прекрасно дополнившую нищенский ужин.
Однако вместе со здоровьем волшебника росли страхи старого бродяги.
– Киор, скажи. Если тебя найдут мойоры, ты…
– Я умру, – перебил тайрец.
– Смог бы убежать? – закончил Фокорт.
Колдун покачал головой.
– Города не знаю. Голова по-прежнему кружится.
Старик вздохнул. Раны Киор-Оллё затянулись, но он всё равно оставался беспомощным, как крошечный котёнок.
– А ноги как? – шумно вздохнув, спросил бродяга.
– Хорошо.
Фокорту отчего-то сдалось, что собеседник кривит душой. Хотя раны сами по себе не были особенно опасны, заживать должны были несколько дольше.
– А раз хорошо, почему хромаешь?
– Это… как слово… не совсем на.
– Не насовсем. Временно.
– Я по окрестностям немного ходил, – признался тайрец. – Город очень…
Он снова запнулся и показал руками что-то вроде клубка спутанных ниток. Старик рассмеялся.
– Нет, это только окраины такие, – он повторил жест. – Остальной город вымощен и выстроен по единому плану. Все улицы и площади сливаются в единое целое, как паутинки в сеть.
– Возьми меня с собой, – попросил Киор-Оллё. – Учить город и охотиться на жаб.
– А мойоры?
– А ждать мойорами и нет дорог знать? Хожу немного тут, – тайрец обвёл рукой вокруг. – Близко хожу, очень… – он снова показал руками кудель нерадивой пряхи.
Вот тут Фокорту стало действительно страшно. Тайрских колдунов в Кай-Тилфиноне не любили наравне с мойорами. Прогулки Киор-Оллё были попросту опасны для них обоих.
– Тебя видели? – насторожился бродяга.
– Нет.
– Это тебе так кажется, – пробормотал старик. – Хотя… За это время тебя с самого начала мог обнаружить кто угодно. Услышать, как ты стонешь и бредишь.
Тайрец кивнул.
– Получается, что тебе тут оставаться в одиночестве опасно. Ты начал ковылять по улицам вокруг, но города все равно не знаешь. Случись что – никуда и не убежишь.
– Но, как я понял, мойоров тут не любят.
– Как и тайрцев. В Кай-Тилфиноне и ты, и они одинаково рискуете, – сказал бродяга. – Либо стража выбросит за ворота, либо местные учинят самосуд.
– Что же делать?
Старик вздохнул и поцокал языком.
– Ты прав, – сказал он после минутного раздумья. – Тебе необходимо выучить город. Только вот сделать это надо как-то так, чтоб тайрца в тебе никто не узнал.
– По каким вещам люди знать точно, что я тайрец?
– По признакам, – поправил Фокорт. – Во-первых, твои глаза. Во-вторых, те двое упоминали родинку на щеке.
– Я... могу хорошо запоминай направление. Не обязательно слишком часто видеть, – Киор-Оллё с трудом подбирал слова. – Завязать, скажи – глаз нет… В темноте вижу, как днём. Тогда посмотреть мог.
– Завязать глаза и прикинуться слепым. Понятно, – кивнул Фокорт. – Заодно и хромоту твою объясним тем, что то и дело обо что-то спотыкаешься и разбиваешь ноги. Хорошо.
На следующее утро вместе со старым бродягой просить милостыню отправился и новый нищий. Повязку на лице Киор-Оллё Фокорт завязал так, чтобы скрыть и тайрские глаза, и родинку, но волшебник всё равно мог бы чуть-чуть подглядывать справа. Дорогу перед собой Киор ощупывал длинной палкой, а вместо куртки набросил на плечи потертый половик. Хромая и мерно постукивая корявой тростью, тощий тайрец являл собой поистине хрестоматийный образчик нищего.
И удача ему определённо улыбалась. Нет-нет, да и опускалась монетка в протянутую руку. Если прохожий пытался задать вопрос, Киор-Оллё испуганно сжимался. Фокорт же объяснял, что зашуганный парнишка немой и, пожалуй, тронутый. На вопросы других бродяг, где он нашёл себе такого спутника, старик неизменно отвечал:
– На помойке лежал, в лихорадке бредил.
– А таскаешь его с собой зачем?
– Жалко. На племянника похож. Да и подают с ним больше.
А бродяге, видя его трогательную заботу о товарище, и правда стали чаще кидать медяки в шапку. Не сказать, чтобы у Фокорта не случалось поводов для беспокойства. На третий день хозяйка, с веревки которой бродяга воровал бельё, обнаружила свой коврик. С женщиной они столкнулись утром, направляясь в центр города. Старик приготовился к долгой перебранке и тумакам, но жалкий образ Киор-Оллё её растрогал; половик был прощен и подарен, а вместе с ним и поношенные, но целые тряпичные туфли. При встрече она старалась угостить тайрца, а вместе с ним и Фокорта, то куском хлеба, то другой нехитрой снедью, а встречаться они, словно случайно, стали довольно часто. На пятый день Киор-Оллё рассказал о заклятье отвода глаз и необходимых для ритуала ингредиентах, а на седьмой их нашли мойоры.
Время близилось к полудню. Фокорт мрачно пялился на свою мятую и грязную шляпу. Подавали снова мало. Он не заметил, с какой стороны приблизились давешние незнакомцы. Только в шляпу вдруг упала горсть монет и визитная карточка. Старик похолодел от страха. Прошлую он сжег, но теперь для того, чтобы выяснить правду, этой парочке достаточно сдернуть повязку с лица Киор-Оллё.
– Ну, отец, как дела? – снова заговорил с ним русоволосый.
– Вашими милостями и живы, – пробормотал Фокорт и принялся громко благодарить за щедрость, стараясь заговорить пришельцам зубы.
– Смотрю, теперь ты с товарищем, – продолжал незнакомец.
– Да вот… нашёл… на помойке. Слепой, немой, чахлый, в чем только душа, как говорится, держится…да ещё и тронутый к тому же ж… – Фокорт махнул рукой.
– А на приятеля нашего не похож ли часом? – кивнул русоволосый на Киор-Оллё.
– Дык, вы ж тайрца ищете… – язык Фокорта начал заплетаться. – Волшебника… А этот…
Русоволосый переглянулся со спутником. Медленным, плавным движением тот наклонился к Киор-Оллё, взял за подбородок и повернул, рассматривая. Фокорт забыл, как дышать. Один истинно змеиный бросок – и с лица волшебника слетела повязка.
На полмига мир вокруг старика застыл. А потом взорвался движением. Киор-Оллё вскочил и бросился бежать. Быстро, словно и не было у него никогда никаких ран. Мойора с шипением кинулся следом, одной рукой придерживая на голове капюшон. Самого же Фокорта русоволосый вздёрнул в воздух за грудки и придавил к стене.
– Ты что же, хрыч старый, колдовское отродье укрывать надумал?! – зашипел он не хуже мойоры.
Бродяга бессмысленно замычал. Глаза его от ужаса вылезли из орбит. Спутник мойоры занёс правую руку для удара. Удержать старика в том же положении ему не составляло труда и одной левой. В последний момент перед ударом Фокорт зажмурился.
– Позже поквитаемся, – угрожающе прошептал русволосый и отшвырнул бродягу прочь. Крутнулся на месте и посмешил вслед за змееголосым.
Голова у Фокорта гудела так, словно ударили его в ухо не кулаком, а тараном. Пронзительно болел ушибленный при падении копчик. Старик попытался неуклюже встать, внутренне уверенный, что это ему не удастся больше никогда, как вдруг подоспела неожиданная помощь. Кто-то осторожно, но крепко взял его за плечо и помог подняться на ноги.
– В порядке? Целы? – обеспокоенно спросил знакомый женский голос.
– В-вы, су-сударыня? – заикаясь, протянул Фокорт.
– Да, да, – кивнула та самая горожанка, что подарила туфли Киор-Оллё. – Не очень ушиблись, я надеюсь?
– За… зачем я вам? Что вам за дело до старого нищего пьяницы? – Бродяга потёр лоб рукой.
– Что за дело? Неужели преступление помочь человеку, которого среди дня бьют прямо на моих глазах? – вернула вопрос женщина.
Старик тяжело перевёл дыхание. Нежданная помощница подала ему костыль, и, придерживая под руку, медленно повела вдоль улицы.
– Я ведь вас обокрал недавно…
– Тому мальчику, для которого вы стащили у меня бельё, видит небо, было нужнее. Что вы сделали с простынями? Порвали на бинты?
Старик кивнул.
– Этот мальчик – тайрский колдун…
– Знаю. Видела, – коротко кивнула женщина. – У вас доброе и смелое сердце. Вы стали помогать, зная, что тем самым подвергнете себя опасности. Мне хочется думать, что в трудную минуту такой же человек окажется рядом с моим сыном. Как ваше имя?
– Фокорт. А вы?..
– Ханлайя.
– Так значит, Ханлайя, вы не боитесь тайрцев? Не ненавидите их?
Они медленно брели прочь от вымощенного и окованного ажурами центра к запутанным окраинам города. Ханлайя не ответила на вопрос, и старый бродяга имел догадку, почему. За годы войны немало юношей и девушек из Кай-Тилфинона ушли к колдунам. Частью причина ненависти к тайрцам крылась в этом.
– Как вы оказались на улице, Фокорт? – спросила женщина после нескольких минут неловкого молчания.
– Долгая история. Верите ли, я не всегда влачил столь жалкое существование. Я был охранником каравана. Скопил денег и сам сделался купцом. А однажды в корчме меня опоили, и проснулся я уже батраком на ферме… далеко отсюда. Год я прожил там в самом настоящем рабстве. Потом сбежал, поступил на службу в армию, и много ещё всего было… а когда война уже и тут вот грянула, а я пришёл в Кай-Тилфинон, – скупо обрисовал свою судьбу бродяга.
Беседа то прерывалась, то начиналась вновь всю дорогу до дома Ханлайи. Оказалось, что она вдова, а на жизнь зарабатывает шитьём. Фокорта всё подмывало спросить её о сыне, но старик так на это и не решился. Впрочем, переступив порог дома сердобольной женщины, он тотчас утвердился в своих предположениях – небогатое жилище насквозь пропитывала магия. Именно благодаря наложенным заклятьям удобств в скромной хижине было на порядок больше, чем в ином особняке на мощёных улицах. Когда же хозяйка предложила ему принять ванну, старик едва не присвистнул.
– Да сударыня Ханлайя живёт не хуже королевы! Горячая вода – в любой час, в любом количестве!
– Друзья моего сына были добры ко мне, – улыбнулась женщина. – Жаль только, что заклятья их со временем ослабевают. Верите ли, ещё полгода назад мне не приходилось топить печь дровами.
– А вы… не боитесь, что кто-нибудь раскроет секрет вашего жилья? – спросил Фокорт.
– Не одни же тайрцы в этом мире колдуны, – пожала плечами Ханлайя. – В Кай-Тилфиноне есть и свои ковены, никак не связанные с ними. И многие горожане пользуются их услугами.
– Но ведь это…
– Дорого? Не спорю. А в военное время стало ещё дороже. Волшебников не любят, их боятся, но кто из жителей высоких каменных домов мыслит свою жизнь без их чар? А я разве так уж от них отличаюсь? Нет, сударь Фокорт, все люди – и принцессы, и нищие – ягоды одного поля. Все хотят лёгкую, обустроенную жизнь. И, – она хитро улыбнулась, – прилагают к этому все возможные усилия.
– Вы… шьёте для ковенов? – спросил Фокорт.
– Когда случаются заказы, – пожала плечами Ханлайя.
– А вы смелая женщина. Не боитесь ни тайрцев, ни обвинений в пособничестве… – И тут в голове бродяги пронеслась страшная мысль. – А мойор? Они ведь в городе и уже знают, что я помогал тому мальцу, а вы – мне.
Ханлайя тихонько рассмеялась. Ну конечно, ей ли, матери тайрского приспешника, теперь бояться? Сколько раз в её доме тайно останавливались эти колдуны? Как часто она оказывала им помощь за годы долгой войны? Так чего же ей бояться сейчас?
И Фокорт махнул на всё рукой. В конце концов, часто ли на его долю выпадает такое участие? И вот уже он, чистый и причесанный, в одежде, оставшейся от мужа хозяйки, сидит на теплой кухне. К ушибам приложена мазь, добросердечная женщина сооружает обед для гостя, а на душе у него скребут кошки.
– Тоже думаете о том волшебнике, – Ханлайя не спрашивала, а утверждала.
Старик тяжело вздохнул и кивнул головой. О тайрце разговора больше не заходило. Ханлайя взялась шить, и то она рассказывала что-то за работой, то бродяга делился историями из своей жизни. Больше, однако, молчали. Солнце садилось, и хозяйка принялась готовить ужин. Наконец Фокорт нарушил тишину.
– Спасибо, сударыня, за вашу доброту. Мало кто отважится так помочь бродяге.
– Вы же знаете, что не стоит благодарить, – Ханлайя улыбнулась.
– Хотел бы остаться и отплатить вам за доброту, однако же мойоры за мной придут.
– Не говорите чепухи. Их всего двое, и никто из них не видел и не может знать, что вы оказались у меня в гостях.
– А когда узнает? Что, если придут? Убьют и меня, и вас.
– Хотя бы поужинайте. Переночуйте. К утру высохнет ваша постиранная одежда – у вас её будет две смены.
И ведь не боится. Да чего ей ещё бояться теперь, когда сын связался с тайрцами? Когда она шьет для какого-то, наверняка чернокнижного, ковена? Лихо может постучать в дверь когда угодно. Она отчаянная, совершенно бесстрашная. Боится он, Фокорт. Боится навлечь на неё беду.
– Чем вы теперь займётесь? – спросила Ханлайя – Просить милостыню, как прежде, будет сложно. Вас знают мойоры, и наверняка запомнил кто-то из тех, кто видел рядом с тайрцем…
– Буду искать его, – решение пришло само собой. – Не будет никакого «как прежде». Не смогу просто так забыть. Начну прямо сейчас.
– Тогда, – показалось, или Ханлайя улыбнулась? – Позвольте присоединиться.
Фокорт невольно покосился на неё.
– Да вы не только добрая, вы ещё и безумная женщина. Кто позволит вам такое? – отказ, однако, прозвучал скорее робким согласием.
И Ханлайя опять улыбнулась.
В сумерках они обошли не так уж и много улиц. Бродягу мучил вопрос, для чего его спутнице всё это потребовалось, и он его задал. Ответом стала шутка, заклятья-де в доме постепенно выдыхаются, нужен колдун, а денег на услуги ковена нет.
– Ещё скажите, что вы знали о происхождении Киор-Оллё, когда ему туфли дарили, – фыркнул бродяга.
– Нет, – призналась Ханлайя. – Вы не так плохо его замаскировали. Смотрите!
Фокорт проследил взглядом за рукой спутницы. Между домами устало хромала одинокая фигура, иногда оглядываясь через плечо. Старик и швея, не сговариваясь, ускорили шаги, а личность впереди бросилась было бежать, но споткнулась и упала. Обернувшись во второй раз, человек убегать уже не стал – напротив, поднялся и сделал несколько шагов навстречу.
– Фокорт, – выдохнул Киор-Оллё, как только они поравнялись. – Цел?
– Смог оторваться от… этих? – бродяга суеверно не поименовал мойоров.
Волшебник коротко кивнул. Потом он поднял глаза на Ханлайю и тут же снова склонился в приветственном полупоклоне.
– Хочу идти твой, дорога куда туда нашёл не, – сказал он и снова показал руками запутанный клубок. – Подумал первый, вы – мойорами.
Фокорт похлопал колдуна по плечу.
– Идёмте скорее. Не думаю, что мойоры сейчас бездействуют, – тихо сказала Ханлайя.
– Прятать? – неуверенно спросил Киор-Оллё.
Женщина снова улыбнулась. Обратно, в дом Ханлайи, они шли без спешки, не оборачиваясь, но зорко вглядываясь в сгущающиеся по сторонам сумерки. Портниха больше не улыбалась. Напряжение с её лица сошло только тогда, когда входная дверь оказалась крепко заперта.
– Где они тебя потеряли? – спросила она колдуна.
В ответ Киор-Оллё смог только развести руками и бессильно опуститься на предложенный стул. Выучить город он так и не успел. Зато хорошо описал внешность преследователей, особенно – русоволосого.
– Этот человек – предатель. Я думал – друзья. Помочь спасти наставника, – тайрец сокрушенно покачал головой. – Теперь думаю, что он и его… вести в ловушку.
– Вот ведь сволочь, – выругался Фокорт. Старик даже не удивился, что колдун и вправду оказался очень молод.
– Выходит, твой учитель – в плену у змееголосых? – уточнила Ханлайя.
Киор-Оллё кивнул.
– Думал, мы нагнать караван с пленниками. Сам попался. Время потерял, оружие… Надо предупредить. И наставник… – он обхватил голову руками, а локти поставил на колени. – Если он только жив ещё…
Ханлайя ласково погладила его по плечу. Фокорт слушал её слова утешения тайрцу, и что-то зрело внутри его самого.
Отоспавшись, Киор-Оллё оставил позади отчаяние, страхи и принялся работать не покладая рук. Начал он с того, что обновил заклятья, наложенные на дом – в благодарность за помощь. Времени чародею на это потребовалось удивительно мало: спустя каких-то полдня совершенно непонятных Фокорту ритуалов, хозяйке было обеспечено не меньше полугода по-королевски лёгкого быта.
Швея и колдун много говорили. О людях, местах и делах, совершенно неизвестных бродяге. Как он понял, не только её сын, но и сама Ханлайя была пособницей тайрских колдунов. Для своего гостя она нашла карту, поколдовав над которой, тайрец выяснил, где примерно ему искать своего учителя. И направление ему очень не понравилось.
– Эта дорога…. К месту, откуда никто не возвращался, – пояснил он Фокорту.
– Что там? – спросил старик.
– Мойорская тюрьма, Титцанке. Подземная крепость, – Киор-Оллё дёрнул щекой. – Очень, очень плохое место.
– Насколько плохое? – поинтересовался Фокорт.
– Ни один пленник ней сбежал не. Нельзя там был и продолжать живу, – волшебник покачал головой. – Наставника надо спасти до… Раньше, чем они придут в Титцанке. Но…
Тайрец ещё не подобрал слов, которых ему в чужом языке всё ещё частенько не хватало, а Фокорт уже всё понял. Знал. Помнил. Русоволосого предателя надо остановить. Предупредить о нём остальных тайрских волшебников и их союзников, чтобы они избежали ловушки.
– Я расскажу о нём. О том парне, что искал тебя со змееголосым. Только скажи, где их искать, – предложил бродяга.
Киор-Оллё на несколько мгновений замер. «Боится, что и я предам», – подумалось Фокорту. Старик вспомнил, каким нашёл молодого колдуна за тёмной тумбой. «Конечно, после такого-то ещё как бояться будешь. Со смертью об руку пройдёшься – везде враги мерещиться станут».
– Фокорт, ты знать, что не смог вернись? Придётся остаться там. Никто знать, дорога завтра перемены. Мы… Кай-Тилфинон… Змееголосые.
Ах, так в этом всё дело! Старик позволил себе усмехнуться.
– Мойоры знают, что я помог тайрцу. Твой друг из их компании – знает. Обещался найти, а я тут – совсем один. Никому нет до меня дела, жив ли я, мёртв ли я. Ничего не потеряю. Может, мне среди твоих колдунов спать-то и поспокойнее будет.
Киор-Оллё закивал, улыбаясь. А потом начал рассказывать.
– Этот человека звал Ройон. Быть с нами давно. Мы думал – друзья, а он – мойора.
Молодой чародей говорил и говорил. Речь его на чужом языке порой становилась совершенно непонятна Фокорту, и он переспрашивал. Тайрец повторял, стараясь правильно связать слова, а порой прибегая к помощи рисунков и пантомимы. Затем он написал соратникам письмо мелким, убористым почерком. И, похоже, наложил на него какие-то чары: незнакомые символы танцевали, извивались и мерцали перед глазами Фокорта. Их невозможно было запомнить или срисовать.
– Теперь ты можешь спасать своего учителя в полной уверенности, что твои друзья всё узнают об этом ублюдке Ройоне, – сказал старик, принимая письмо.
– Мойора тебя видеть. Осторожный будь,– попросил чародей.
– Непременно, – заверил бродяга мальчишку.
На следующий день в обед из юго-восточных ворот Кай-Тилфинона вышел торговый караван. Прибившись к нему ещё в городе, рядом с телегами шагал темноволосый парень с родинкой на левой щеке. Никто не обращал на него ровно никакого внимания. И Киор-Оллё был очень доволен своими чарами отвода глаз, жалея только о том, что волшебная формула требовала пентаграммы со свечами – благом, не доступным его спасителю, старому бродяге. Просто повезло, что всё необходимое оказалось у Ханлайи. К вечеру он свернул на одну из малых дорог, пересекавших тракт. Путь ему предстоял долгий и трудный.
А Фокорт в тот день вышел из северных ворот. И в нём было трудно узнать жалкого попрошайку. Добротная одежда; аккуратно подстриженные волосы и борода. Он даже словно немного помолодел. Но главное – изменился его взгляд: он стал взглядом человека, снова обретшего решимость и цель в жизни.
Следующая серия
Всё абсолютно необходимое для понимания, что вам должны были сообщить в предыдущих сериях, но - нет (рука-лицо):
1. Тайрцы, мойоры - местные расы/фракции.
2. В тайрских мужских именах существует многоударность. <...>-Оллё - в "Оллё" обе гласные ударные.
3. Магия - это наука о применении концентрации разумной воли и непосредственное оное действо.
4. Обо всём остальном хотелось бы сообщить по-человечески. Будем надеяться, что получится.
Внимание!!! akiokocoon13 любит длинные, неудобочитаемые имена. Понять и простить.
Предыдущая серия
Простыня на 14 вордовских листов Людей под каменным парапетом прохожие либо не замечали, либо брезгливо отворачивались. Иногда косились с подозрением: змееголосый, тайрский колдун? Последних ненавидели даже больше, чем пришельцев из Мглы.
Фокорт задумчиво теребил спутанную седую бороду. На политику, пришельцев и распри чернокнижников ему было откровенно наплевать. Старому бродяге не нравилось другое. Приближается война, и люди, готовясь к ней, становятся всё менее щедрыми. Кай-Тилфинону недолго ещё быть в стороне от царящей в мире безумной бойни. Этот город не останется тихой лагуной. Его ночь перед казнью близится к кровавому рассвету.
Фонари давно зажгли, лавки закрылись, улицы опустели. Вот-вот патруль городской стражи погонит бродяг за внутренние ворота. Сегодня милостыни больше никто не подаст. Кряхтя и чертыхаясь, нищий встал, поднял шапку и вытряс на ладонь дневную выручку. Пожалуй, подачек хватит на выпивку старому ветерану и даже немного останется на завтра. Или пригласить с собой того типа, что спит за тумбой? В такие времена приятели не помешают.
– Эй! – Фокорт легонько ткнул незнакомца кончиком костыля. – Сколько можно дрыхнуть? Ждёшь, когда стражник вытянет тебя по спине палкой?
Ответа не последовало. И тут Фокорт испугался. Когда он сегодня пришёл к парапету, человек за тумбой уже спал там. И за это время ни разу не выдал своего присутствия, не привлёк внимания. Мёртвые бродяги редкостью в Кай-Тилфиноне не были, но если стража обнаружит его рядом с трупом, можно ждать обвинения в убийстве. А на виселицу Фокорту не хотелось.
Самое время уйти, пока нет патруля. Если в тени под тумбой труп, то в его смерти никто не сможет обвинить старого бродягу. И буде какой-то осёл просто обожрался дурмана, то все неприятности будут только его.
Однако Фокорт не ушёл. Позже он объяснял это колдовством, а лежащий за тумбой – добрым сердцем старика. Так или иначе, Фокорт поддался порыву внезапного любопытства: подволакивая ногу, сделал несколько шагов и склонился над незнакомцем. Было слишком темно, чтобы что-то толком разглядеть.
– Ты живой? – спросил старик, снова толкая лежащего концом костыля.
На этот раз хромому послышался тихий стон. Фокорт неуклюже присел и схватил незнакомца за руку, холодную, но живую. У бродяги отлегло от сердца – перед ним в тёмном закутке лежал не труп.
Покопавшись в котомке, Фокорт извлёк лучину, которую ему удачно пришла в голову мысль сберечь. Доковыляв до фонаря, старик потянулся, тяжело опираясь на костыль, зажёг её от промасленного фитиля и похромал обратно рассматривать свою находку.
В том, что лежащий на земле худощавый парень – тайрец сомнений не было. Фокорт убрал с его лица тёмные волосы и увидел, что глаза незнакомца почти вдвое больше его собственных. Пальцы под спутанными прядями угодили во что-то липкое; через лоб наискосок к левой брови тянулась ссадина. Бродяга выругался: незнакомец был ранен. Судя по всему, он пережил нападение, а может быть, сбежал из плена. Из одежды у него были штаны и драная рубашка, а из обуви – только левая туфля, хотя и из хорошей кожи.
– Что же с тобой случилось? – пробормотал Фокорт.
Ответ был очевиден: колдун (а все тайрцы колдуны) поплатился за вызов змееголосых из Мглы. За тридцать лет непрерывного хаоса, который последовал за неудачным опытом тайрских волшебников. И нет разницы, участвовал ли он сам в экспериментах. Чародей, а значит, соучастник. Кто старше, эта война или он? По тайрцу разве поймёшь… Да и какая разница. Что делать? Уйти скорее. В этом городе нельзя иметь в друзьях ни змееголосых, ни волшебников, если, конечно, жить хочешь.
Фокорт подобрал костыль и тяжело поднялся на ноги. Хотел было потушить лучину. Лежащий на земле незнакомец судорожно вздрогнул и затих.
– А, проклятье, – опять выругался старик. – Ты один, поди, и до утра не дотянешь.
Он снова опустился к тайрцу и дал несколько приводящих в чувство пощёчин. Незнакомец приподнял веки, насколько позволили слабость и слипшиеся ресницы. Фокорт хмыкнул, плюнул в ладонь и протёр колдуну глаза. С огромным трудом парень сфокусировал на бродяге взгляд.
– Пошли отсюда, – сказал ему Фокорт и рывком усадил, прислонив к стене.
Незнакомец зажмурился. Пока бродяга кряхтя поднимался на ноги и подбирал костыль, он едва не сполз обратно. Сам Фокорт был хромым калекой, однако, ещё не дряхлым. Крякнув, старик поднял тайрца на ноги, но, едва став, тот с тихим криком осел в его руках.
– Нет-нет, – запротестовал Фокорт. – Надо отсюда идти. Что такое?
– Больно, очень, – пробормотал тайрец с совершенно чудовищным акцентом.
Бродяга снова выругался и, оторвав лоскут от рубашки колдуна, кое-как перевязал мальчишке голову.
– Так лучше? Теперь пошли, – старик стёр с его грязных щёк слёзы, бегущие из воспалённых глаз.
– Очень, очень, больно, – прошлёпал губами тайрец и потянулся к ступням.
Фокорт сплюнул в сторону и ещё раз осмотрел незнакомца. Переломов старик не нащупал, зато нашёл на босой ступне пару колотых ран, а на обутой – гвоздь, через подошву вбитый в пятку; остриё вышло чуть ниже щиколотки. Вынуть его в темноте не представлялось никакой возможности. Выругавшись, бродяга кое-как взвалил найдёныша на спину, привязал к себе кушаком и заковылял прочь.
Медленно он прошёл по мощёным центральным улицам, простучал костылём вдоль каналов, убранных в кружево кованых перил, и нырнул в хаос бедных трущоб на западной окраине. Сотни и сотни деревянных домишек, построенных безо всякого порядка, создавали запутанный лабиринт. Пропетляв в нём добрый час, Фокорт остановился у пепелища. От домика осталось три угловых столба и обугленные остовы стен. Здесь, среди пепла и гари, коротал ночи старый бродяга.
Опустив тайрца на свою убогую лежанку, Фокорт укрыл его дырявым одеялом. Плеснув воды из фляги в щербатую миску, старик приподнял незнакомца и поднёс плошку к пересохшим губам. Первый глоток он влил в тайрца, а затем тот и сам жадно приник к воде.
– Отдыхай, – пробормотал бродяга, отставляя пустую плошку.
Найдёныш пробормотал что-то на тайрском, даже не пытаясь говорить на своём жутком кай-тилфинонском. Фокорт лёг на землю, поплотнее запахнувшись в куртку. Сон его был неглубок и прерывист. Тайрец стонал, тихо и жалобно; в голову бродяги лезло множество мыслей.
Незадолго перед рассветом Фокорт оставил своё убежище. Пройдясь среди неогороженных деревянных хижин, старик сдёрнул с бельевых верёвок пару старых, вытершихся от времени простыней, вылинявший половик из рогожки и поспешил обратно.
Разведя в полуразрушенном камине огонь, бродяга нагрел воды в закопчённом котелке, а старые простыни разорвал. К тому времени совсем рассвело. Фокорт промыл рану и как следует перебинтовал незнакомцу голову, протёр закисшие глаза. С помощью ножа старик подцепил шляпку и выдернул гвоздь. Найдёныш громко взвыл от боли, и, дёрнувшись, заехал лекарю ногой по лбу.
– Тише, тише, – пробормотал бродяга, ощупывая голову.
Дважды своих ошибок Фокорт не повторял. Снимать туфлю, промывать раны и бинтовать ступни тайрцу он стал, только усевшись ему на ноги. Впрочем, больше малый так и не дёргался.
На завтрак у бродяги было припасено несколько отличных сухарей, которыми Фокорт и поделился с незнакомцем. Вот только есть их тайрец не спешил: лениво погрыз край одного и, запив водой, снова лёг.
– Да, сильно тебе досталось, – покачал головой старик, и, оставив колдуну сухари и воду, отправился просить милостыню.
Сначала день шёл своим чередом, а потом старика стали одолевать всякие тревожные мысли. То ему казалось, что его найдёныш умер, то мечется в лихорадке, или его нашли сторонники змееголосых... последнее было хуже всего – тогда в опасности и сам Фокорт. Под вечер бродяга пересчитал дневную выручку, добавил вчерашнюю и купил цыплёнка – маленького, костлявого – и пару картошек. Сварить суп, правда, так и не довелось: собравшийся после обеда дождь заливал его ничем не защищённый очаг.
– Ничего, – обращаясь к тайрцу, пробормотал старик. – Завтра сварю, если это тощая тварь к утру не протухнет.
Ливень хлестал всю ночь. Фокорт промок до нитки. Даже рогожку, которую стянул утром, старик отдал незнакомцу, стараясь уберечь того от воды, но крыша, которую он набросал в углу из старых досок, изрядно текла.
К утру дождь прекратился, и Фокорту после долгих стараний удалось развести огонь. Бросив цыплёнка в котелок с водой, он повернулся к тайрцу. Тот сжался комком под рваным одеялом и мокрой рогожкой, больной и жалкий. У изголовья стояла миска с водой, и лежал вчерашний надкушенный сухарь. Хмыкнув, Фокорт стащил с колдуна половик и повесил сушиться у огня.
– Ничего. Скоро приготовится что получше сухого хлеба, – пробормотал старик.
Цыплёнка он варил очень долго, пока мясо не слезло с костей. Когда же бульон остыл настолько, чтобы можно было пить не обжигаясь, Фокорт разбудил тайрца к завтраку. Сидеть найдёнышу было трудно; перевернувшись на живот, он приподнялся на локтях и отхлёбывал через край небольшими глотками. Слипшиеся ресницы старик ему промыл, но веки тайрец всё равно едва поднимал. Много он не выпил, по всей видимости, устав держать голову. Весь вид колдуна говорило том, как тому больно и тяжко.
– Эх, – вздохнул Фокорт. – Дай осмотрю тебя.
Повязка на голове сбилась. Размотав её, бродяга понял, что рана больше не кровоточит.
– Вот ты и выздоравливаешь, – обнадеживающе сказал тайрцу бродяга.
С ногами дело обстояло хуже. Раны воспалились, сочилась сукровица. Пока Фокорт промывал их кипяченой водой и накладывал новые повязки, тайрец дёргался и подвывал.
– Тихо, тихо… как ребёнок, что такое? – монотонно бубнил старик.
Бормотать-то бормотал, прекрасно понимая, что раны найдёныша куда серьёзнее детских царапин. Закончив бинтовать тайрцу ступни, бродяга подобрал костыль и, как обычно, отправился побираться.
Следующие дни прошли так же, как и предыдущие. Только милостыни Фокорту никто не подавал. Бродяга истратил все свои деньги, и теперь и он, и тайрец были вынуждены голодать. Фокорт был слишком стар и тихоходен, чтобы воровать, и слишком неуклюж для того, чтобы наняться работником. Отчаявшись выпросить денег или еды, он взялся за рыбалку. И тут старик, можно считать, преуспел. За три дня из каналов Кай-Тилфинона ему удалось выловить четырёх рыбёшек. Самую крупную – с ладонь. А ещё – несколько жаб.
Во время очередной рыбалки к Фокорту подошли двое незнакомцев. Один из них прятал лицо под глубоким капюшоном, второй, напротив, был и вовсе без плаща. Русоволосый, со светлыми карими глазами, он выглядел вполне приятно, но холодок жути, исходящий от его спутника, заставил бродягу не на шутку встревожиться. Тот, что не скрывал лица, облокотился на перила, огораживающие канал и начал разговор.
– Ну что, клюёт?
Фокорт неопределённо пробурчал что-то себе под нос.
– С деньгами, смотрю, совсем туго? – незнакомец брезгливо тронул носком лежащую на земле шляпу.
– Не подают, – вздохнул старик.
– Это плохо, – русоволосый нагнулся и бросил в шляпу несколько медяков. – Слушай, а ты не видел в городе новых бродяг?
– Ищете кого-то? – спросил Фокорт.
– Да... Должны были встретиться в городе с одним старым знакомым, но в условленном месте его не оказалось. Боюсь, уж не влип ли он в переделку. Слышал, в трактирах проходимцы часто опаивают приезжих и обирают до нитки. Без порток буквально остаться можно.
– А-а... ну бывает такое... – протянул старик. – Лет тридцать назад и со мною случилась похожая история.
– Может, видел тут темноволосого парнишку примерно такого роста, – незнакомец показал ладонью и понизил голос. – Черноглазого тайрца с родинкой на левой щеке?
– Нет, – нахмурился Фокорт: такая родинка у найдёныша действительно имелась.
Незнакомец в капюшоне протянул узкую ладонь в перчатке, и в шляпу Фокорта упала ещё горстка медных монет и визитная карточка. Пришельцы коротко переглянулись.
– Ты грамотный? Читать умеешь?
Старик кивнул. Однако дорого он бы дал за то, чтобы не читать этой проклятой карточки. Клочок дорогой бумаги нищему весьма не понравился – жуть пропитывала его, словно дурные духи.
– В общем, ты, отец, если его увидишь, дай знать, – сказал русоволосый. – Деньгами не обидим.
Фокорт пробормотал в ответ и благодарность, и что он, дескать, постарается, станет теперь приглядываться к людям. Незнакомцы коротко кивнули в знак прощания и ушли, а бродяга ещё долго сидел, перебирая медяки, но подсчитать выручку ему мешали мысли об узкой руке в перчатке. Погода стояла тёплая; тайрцам незачем прятать руки – они обычные, у кого-то белые, у кого-то смуглые; движения незнакомца были свободными – совсем не похоже, что под перчаткой прячутся болячки или раны. Остаётся лишь одно обстоятельство, которое можно так тщательно скрывать – сизоватую кожу змееголосых мойор.
А затем старик смотал свою удочку и отправился к лавке, где купил еды и лекарств, и поспешил вернуться в своё убежище на пепелище. Время от времени Фокорту казалось, что мойоры следят за ним, однако он никаких преследователей не замечал, как ни старался.
Бродяга приготовил обед и разбудил тайрца.
– А тебя ищут, – сказал он колдуну, привычно промывая закисшие глаза. – Двое. Один русоволосый, и глаза у него ореховые. А второй, – Фокорт понизил голос, – второй, наверное, мойора.
– Кто? – хрипло переспросил найдёныш, поймав старика за руку.
Фокорт чуть не подскочил. До этой минуты колдун только время от времени бормотал слова благодарности, невероятно уродуя речь, и в полубреду шептал что-то на тайрском.
– Змееголосый, говорю. Ты... – и бродяга замялся: за прошедшую неделю он так и не выяснил имя волшебника. – Как тебя звать?
– Киор, – тайрец зажмурился и потянулся к левому виску. – Оллё...
– Киор? Или Оллё?
Найдёныш несколько раз глубоко вдохнул.
– Киор-Оллё, – поправил он, и, закрыв глаза, бессильно уронил руку.
Фокорт ругнулся и похлопал тайрца по щекам. За последние дни колдун исхудал и ослаб: голод сказывался на нём удивительно быстро. Скоро он открыл глаза и поморщился.
– Киор-Оллё! Никак, с голодухи в обмороки падаешь, – сказал старик. – Фокорт я. Давно с тобой бывает такое?
Тайрец перевернулся на живот и неопределённо повёл плечами: то ли затруднялся ответить, то ли не понял половины слов. Во время обеда бродяга ни о чём его не расспрашивал, а Киор-Оллё ничего не рассказывал, только изредка отрываясь от еды, нахваливал бульон, мясо и особенно белый хлеб.
– Что, лучше варёных лягушек? – усмехнулся Фокорт.
Тайрец сдвинул брови: каких-то слов он явно не знал. Бродяга повторил всё ещё раз, и каждое слово по отдельности, а в конце ещё и поквакал.
– Лучше. Лягушки, – улыбнулся Киор-Оллё.
Фокорт согнулся пополам от смеха.
– Что? Лягушки тебе нравятся больше?
Он потратил некоторое время, чтобы объяснить колдуну его ошибку. Киор-Оллё оказался способным учеником и весёлым собеседником. Другое дело, что через полчаса после обеда тайрец начал украдкой зевать и тереть глаза.
– Отдыхай, – с сожалением закончил беседу Фокорт.
– Мойора, – возразил Киор-Оллё.
– Не найдут тебе мойоры, обещаю, – заверил его старик. – Отдыхай и набирайся сил.
На следующее утро после завтрака, казавшегося изголодавшимся людям дивной пирушкой, Фокорт снова размотал повязки на ступнях колдуна. К изумлению старика, ещё недавно скверные, сочащиеся раны почти что затянулись.
– Быстро ты лечишься, – заметил бродяга.
– Быстро, – кивнул Киор-Оллё.
Тайрец попробовал встать, и у него получилось. Держась рукой за стену, он сделал несколько неуклюжих шагов, тяжело припадая то на одну, то на другую ногу. Потом он пожаловался старику, но не на боль в исколотых ступнях, а что очень уж кружится голова.
– А ты что хотел? Тебе в ней знаешь какую дырку проломили? – проворчал он и постучал тайрцу пальцем по лбу, шутливо и бережно.
Фокорт разговаривал с Киор-Оллё почти всё время, когда тот не спал. А сон занимал у тайрца от суток три четверти. Зато остальное время он жадно впитывал новый язык. На следующий день он мог назвать большую часть окружающих вещей, а из чужой речи, насколько мог судить бродяга, тайрец понимал примерно половину.
Ещё неделю спустя волшебник был практически здоров, а Фокорт начал пожинать плоды своего сострадания. Покуда старик просил милостыню и ловил мальков и жаб (подавали ему мало), Киор-Оллё мало-помалу обустраивал пепелище. Он сложил навес над очагом и однажды поймал толстую крысу, прекрасно дополнившую нищенский ужин.
Однако вместе со здоровьем волшебника росли страхи старого бродяги.
– Киор, скажи. Если тебя найдут мойоры, ты…
– Я умру, – перебил тайрец.
– Смог бы убежать? – закончил Фокорт.
Колдун покачал головой.
– Города не знаю. Голова по-прежнему кружится.
Старик вздохнул. Раны Киор-Оллё затянулись, но он всё равно оставался беспомощным, как крошечный котёнок.
– А ноги как? – шумно вздохнув, спросил бродяга.
– Хорошо.
Фокорту отчего-то сдалось, что собеседник кривит душой. Хотя раны сами по себе не были особенно опасны, заживать должны были несколько дольше.
– А раз хорошо, почему хромаешь?
– Это… как слово… не совсем на.
– Не насовсем. Временно.
– Я по окрестностям немного ходил, – признался тайрец. – Город очень…
Он снова запнулся и показал руками что-то вроде клубка спутанных ниток. Старик рассмеялся.
– Нет, это только окраины такие, – он повторил жест. – Остальной город вымощен и выстроен по единому плану. Все улицы и площади сливаются в единое целое, как паутинки в сеть.
– Возьми меня с собой, – попросил Киор-Оллё. – Учить город и охотиться на жаб.
– А мойоры?
– А ждать мойорами и нет дорог знать? Хожу немного тут, – тайрец обвёл рукой вокруг. – Близко хожу, очень… – он снова показал руками кудель нерадивой пряхи.
Вот тут Фокорту стало действительно страшно. Тайрских колдунов в Кай-Тилфиноне не любили наравне с мойорами. Прогулки Киор-Оллё были попросту опасны для них обоих.
– Тебя видели? – насторожился бродяга.
– Нет.
– Это тебе так кажется, – пробормотал старик. – Хотя… За это время тебя с самого начала мог обнаружить кто угодно. Услышать, как ты стонешь и бредишь.
Тайрец кивнул.
– Получается, что тебе тут оставаться в одиночестве опасно. Ты начал ковылять по улицам вокруг, но города все равно не знаешь. Случись что – никуда и не убежишь.
– Но, как я понял, мойоров тут не любят.
– Как и тайрцев. В Кай-Тилфиноне и ты, и они одинаково рискуете, – сказал бродяга. – Либо стража выбросит за ворота, либо местные учинят самосуд.
– Что же делать?
Старик вздохнул и поцокал языком.
– Ты прав, – сказал он после минутного раздумья. – Тебе необходимо выучить город. Только вот сделать это надо как-то так, чтоб тайрца в тебе никто не узнал.
– По каким вещам люди знать точно, что я тайрец?
– По признакам, – поправил Фокорт. – Во-первых, твои глаза. Во-вторых, те двое упоминали родинку на щеке.
– Я... могу хорошо запоминай направление. Не обязательно слишком часто видеть, – Киор-Оллё с трудом подбирал слова. – Завязать, скажи – глаз нет… В темноте вижу, как днём. Тогда посмотреть мог.
– Завязать глаза и прикинуться слепым. Понятно, – кивнул Фокорт. – Заодно и хромоту твою объясним тем, что то и дело обо что-то спотыкаешься и разбиваешь ноги. Хорошо.
На следующее утро вместе со старым бродягой просить милостыню отправился и новый нищий. Повязку на лице Киор-Оллё Фокорт завязал так, чтобы скрыть и тайрские глаза, и родинку, но волшебник всё равно мог бы чуть-чуть подглядывать справа. Дорогу перед собой Киор ощупывал длинной палкой, а вместо куртки набросил на плечи потертый половик. Хромая и мерно постукивая корявой тростью, тощий тайрец являл собой поистине хрестоматийный образчик нищего.
И удача ему определённо улыбалась. Нет-нет, да и опускалась монетка в протянутую руку. Если прохожий пытался задать вопрос, Киор-Оллё испуганно сжимался. Фокорт же объяснял, что зашуганный парнишка немой и, пожалуй, тронутый. На вопросы других бродяг, где он нашёл себе такого спутника, старик неизменно отвечал:
– На помойке лежал, в лихорадке бредил.
– А таскаешь его с собой зачем?
– Жалко. На племянника похож. Да и подают с ним больше.
А бродяге, видя его трогательную заботу о товарище, и правда стали чаще кидать медяки в шапку. Не сказать, чтобы у Фокорта не случалось поводов для беспокойства. На третий день хозяйка, с веревки которой бродяга воровал бельё, обнаружила свой коврик. С женщиной они столкнулись утром, направляясь в центр города. Старик приготовился к долгой перебранке и тумакам, но жалкий образ Киор-Оллё её растрогал; половик был прощен и подарен, а вместе с ним и поношенные, но целые тряпичные туфли. При встрече она старалась угостить тайрца, а вместе с ним и Фокорта, то куском хлеба, то другой нехитрой снедью, а встречаться они, словно случайно, стали довольно часто. На пятый день Киор-Оллё рассказал о заклятье отвода глаз и необходимых для ритуала ингредиентах, а на седьмой их нашли мойоры.
Время близилось к полудню. Фокорт мрачно пялился на свою мятую и грязную шляпу. Подавали снова мало. Он не заметил, с какой стороны приблизились давешние незнакомцы. Только в шляпу вдруг упала горсть монет и визитная карточка. Старик похолодел от страха. Прошлую он сжег, но теперь для того, чтобы выяснить правду, этой парочке достаточно сдернуть повязку с лица Киор-Оллё.
– Ну, отец, как дела? – снова заговорил с ним русоволосый.
– Вашими милостями и живы, – пробормотал Фокорт и принялся громко благодарить за щедрость, стараясь заговорить пришельцам зубы.
– Смотрю, теперь ты с товарищем, – продолжал незнакомец.
– Да вот… нашёл… на помойке. Слепой, немой, чахлый, в чем только душа, как говорится, держится…да ещё и тронутый к тому же ж… – Фокорт махнул рукой.
– А на приятеля нашего не похож ли часом? – кивнул русоволосый на Киор-Оллё.
– Дык, вы ж тайрца ищете… – язык Фокорта начал заплетаться. – Волшебника… А этот…
Русоволосый переглянулся со спутником. Медленным, плавным движением тот наклонился к Киор-Оллё, взял за подбородок и повернул, рассматривая. Фокорт забыл, как дышать. Один истинно змеиный бросок – и с лица волшебника слетела повязка.
На полмига мир вокруг старика застыл. А потом взорвался движением. Киор-Оллё вскочил и бросился бежать. Быстро, словно и не было у него никогда никаких ран. Мойора с шипением кинулся следом, одной рукой придерживая на голове капюшон. Самого же Фокорта русоволосый вздёрнул в воздух за грудки и придавил к стене.
– Ты что же, хрыч старый, колдовское отродье укрывать надумал?! – зашипел он не хуже мойоры.
Бродяга бессмысленно замычал. Глаза его от ужаса вылезли из орбит. Спутник мойоры занёс правую руку для удара. Удержать старика в том же положении ему не составляло труда и одной левой. В последний момент перед ударом Фокорт зажмурился.
– Позже поквитаемся, – угрожающе прошептал русволосый и отшвырнул бродягу прочь. Крутнулся на месте и посмешил вслед за змееголосым.
Голова у Фокорта гудела так, словно ударили его в ухо не кулаком, а тараном. Пронзительно болел ушибленный при падении копчик. Старик попытался неуклюже встать, внутренне уверенный, что это ему не удастся больше никогда, как вдруг подоспела неожиданная помощь. Кто-то осторожно, но крепко взял его за плечо и помог подняться на ноги.
– В порядке? Целы? – обеспокоенно спросил знакомый женский голос.
– В-вы, су-сударыня? – заикаясь, протянул Фокорт.
– Да, да, – кивнула та самая горожанка, что подарила туфли Киор-Оллё. – Не очень ушиблись, я надеюсь?
– За… зачем я вам? Что вам за дело до старого нищего пьяницы? – Бродяга потёр лоб рукой.
– Что за дело? Неужели преступление помочь человеку, которого среди дня бьют прямо на моих глазах? – вернула вопрос женщина.
Старик тяжело перевёл дыхание. Нежданная помощница подала ему костыль, и, придерживая под руку, медленно повела вдоль улицы.
– Я ведь вас обокрал недавно…
– Тому мальчику, для которого вы стащили у меня бельё, видит небо, было нужнее. Что вы сделали с простынями? Порвали на бинты?
Старик кивнул.
– Этот мальчик – тайрский колдун…
– Знаю. Видела, – коротко кивнула женщина. – У вас доброе и смелое сердце. Вы стали помогать, зная, что тем самым подвергнете себя опасности. Мне хочется думать, что в трудную минуту такой же человек окажется рядом с моим сыном. Как ваше имя?
– Фокорт. А вы?..
– Ханлайя.
– Так значит, Ханлайя, вы не боитесь тайрцев? Не ненавидите их?
Они медленно брели прочь от вымощенного и окованного ажурами центра к запутанным окраинам города. Ханлайя не ответила на вопрос, и старый бродяга имел догадку, почему. За годы войны немало юношей и девушек из Кай-Тилфинона ушли к колдунам. Частью причина ненависти к тайрцам крылась в этом.
– Как вы оказались на улице, Фокорт? – спросила женщина после нескольких минут неловкого молчания.
– Долгая история. Верите ли, я не всегда влачил столь жалкое существование. Я был охранником каравана. Скопил денег и сам сделался купцом. А однажды в корчме меня опоили, и проснулся я уже батраком на ферме… далеко отсюда. Год я прожил там в самом настоящем рабстве. Потом сбежал, поступил на службу в армию, и много ещё всего было… а когда война уже и тут вот грянула, а я пришёл в Кай-Тилфинон, – скупо обрисовал свою судьбу бродяга.
Беседа то прерывалась, то начиналась вновь всю дорогу до дома Ханлайи. Оказалось, что она вдова, а на жизнь зарабатывает шитьём. Фокорта всё подмывало спросить её о сыне, но старик так на это и не решился. Впрочем, переступив порог дома сердобольной женщины, он тотчас утвердился в своих предположениях – небогатое жилище насквозь пропитывала магия. Именно благодаря наложенным заклятьям удобств в скромной хижине было на порядок больше, чем в ином особняке на мощёных улицах. Когда же хозяйка предложила ему принять ванну, старик едва не присвистнул.
– Да сударыня Ханлайя живёт не хуже королевы! Горячая вода – в любой час, в любом количестве!
– Друзья моего сына были добры ко мне, – улыбнулась женщина. – Жаль только, что заклятья их со временем ослабевают. Верите ли, ещё полгода назад мне не приходилось топить печь дровами.
– А вы… не боитесь, что кто-нибудь раскроет секрет вашего жилья? – спросил Фокорт.
– Не одни же тайрцы в этом мире колдуны, – пожала плечами Ханлайя. – В Кай-Тилфиноне есть и свои ковены, никак не связанные с ними. И многие горожане пользуются их услугами.
– Но ведь это…
– Дорого? Не спорю. А в военное время стало ещё дороже. Волшебников не любят, их боятся, но кто из жителей высоких каменных домов мыслит свою жизнь без их чар? А я разве так уж от них отличаюсь? Нет, сударь Фокорт, все люди – и принцессы, и нищие – ягоды одного поля. Все хотят лёгкую, обустроенную жизнь. И, – она хитро улыбнулась, – прилагают к этому все возможные усилия.
– Вы… шьёте для ковенов? – спросил Фокорт.
– Когда случаются заказы, – пожала плечами Ханлайя.
– А вы смелая женщина. Не боитесь ни тайрцев, ни обвинений в пособничестве… – И тут в голове бродяги пронеслась страшная мысль. – А мойор? Они ведь в городе и уже знают, что я помогал тому мальцу, а вы – мне.
Ханлайя тихонько рассмеялась. Ну конечно, ей ли, матери тайрского приспешника, теперь бояться? Сколько раз в её доме тайно останавливались эти колдуны? Как часто она оказывала им помощь за годы долгой войны? Так чего же ей бояться сейчас?
И Фокорт махнул на всё рукой. В конце концов, часто ли на его долю выпадает такое участие? И вот уже он, чистый и причесанный, в одежде, оставшейся от мужа хозяйки, сидит на теплой кухне. К ушибам приложена мазь, добросердечная женщина сооружает обед для гостя, а на душе у него скребут кошки.
– Тоже думаете о том волшебнике, – Ханлайя не спрашивала, а утверждала.
Старик тяжело вздохнул и кивнул головой. О тайрце разговора больше не заходило. Ханлайя взялась шить, и то она рассказывала что-то за работой, то бродяга делился историями из своей жизни. Больше, однако, молчали. Солнце садилось, и хозяйка принялась готовить ужин. Наконец Фокорт нарушил тишину.
– Спасибо, сударыня, за вашу доброту. Мало кто отважится так помочь бродяге.
– Вы же знаете, что не стоит благодарить, – Ханлайя улыбнулась.
– Хотел бы остаться и отплатить вам за доброту, однако же мойоры за мной придут.
– Не говорите чепухи. Их всего двое, и никто из них не видел и не может знать, что вы оказались у меня в гостях.
– А когда узнает? Что, если придут? Убьют и меня, и вас.
– Хотя бы поужинайте. Переночуйте. К утру высохнет ваша постиранная одежда – у вас её будет две смены.
И ведь не боится. Да чего ей ещё бояться теперь, когда сын связался с тайрцами? Когда она шьет для какого-то, наверняка чернокнижного, ковена? Лихо может постучать в дверь когда угодно. Она отчаянная, совершенно бесстрашная. Боится он, Фокорт. Боится навлечь на неё беду.
– Чем вы теперь займётесь? – спросила Ханлайя – Просить милостыню, как прежде, будет сложно. Вас знают мойоры, и наверняка запомнил кто-то из тех, кто видел рядом с тайрцем…
– Буду искать его, – решение пришло само собой. – Не будет никакого «как прежде». Не смогу просто так забыть. Начну прямо сейчас.
– Тогда, – показалось, или Ханлайя улыбнулась? – Позвольте присоединиться.
Фокорт невольно покосился на неё.
– Да вы не только добрая, вы ещё и безумная женщина. Кто позволит вам такое? – отказ, однако, прозвучал скорее робким согласием.
И Ханлайя опять улыбнулась.
В сумерках они обошли не так уж и много улиц. Бродягу мучил вопрос, для чего его спутнице всё это потребовалось, и он его задал. Ответом стала шутка, заклятья-де в доме постепенно выдыхаются, нужен колдун, а денег на услуги ковена нет.
– Ещё скажите, что вы знали о происхождении Киор-Оллё, когда ему туфли дарили, – фыркнул бродяга.
– Нет, – призналась Ханлайя. – Вы не так плохо его замаскировали. Смотрите!
Фокорт проследил взглядом за рукой спутницы. Между домами устало хромала одинокая фигура, иногда оглядываясь через плечо. Старик и швея, не сговариваясь, ускорили шаги, а личность впереди бросилась было бежать, но споткнулась и упала. Обернувшись во второй раз, человек убегать уже не стал – напротив, поднялся и сделал несколько шагов навстречу.
– Фокорт, – выдохнул Киор-Оллё, как только они поравнялись. – Цел?
– Смог оторваться от… этих? – бродяга суеверно не поименовал мойоров.
Волшебник коротко кивнул. Потом он поднял глаза на Ханлайю и тут же снова склонился в приветственном полупоклоне.
– Хочу идти твой, дорога куда туда нашёл не, – сказал он и снова показал руками запутанный клубок. – Подумал первый, вы – мойорами.
Фокорт похлопал колдуна по плечу.
– Идёмте скорее. Не думаю, что мойоры сейчас бездействуют, – тихо сказала Ханлайя.
– Прятать? – неуверенно спросил Киор-Оллё.
Женщина снова улыбнулась. Обратно, в дом Ханлайи, они шли без спешки, не оборачиваясь, но зорко вглядываясь в сгущающиеся по сторонам сумерки. Портниха больше не улыбалась. Напряжение с её лица сошло только тогда, когда входная дверь оказалась крепко заперта.
– Где они тебя потеряли? – спросила она колдуна.
В ответ Киор-Оллё смог только развести руками и бессильно опуститься на предложенный стул. Выучить город он так и не успел. Зато хорошо описал внешность преследователей, особенно – русоволосого.
– Этот человек – предатель. Я думал – друзья. Помочь спасти наставника, – тайрец сокрушенно покачал головой. – Теперь думаю, что он и его… вести в ловушку.
– Вот ведь сволочь, – выругался Фокорт. Старик даже не удивился, что колдун и вправду оказался очень молод.
– Выходит, твой учитель – в плену у змееголосых? – уточнила Ханлайя.
Киор-Оллё кивнул.
– Думал, мы нагнать караван с пленниками. Сам попался. Время потерял, оружие… Надо предупредить. И наставник… – он обхватил голову руками, а локти поставил на колени. – Если он только жив ещё…
Ханлайя ласково погладила его по плечу. Фокорт слушал её слова утешения тайрцу, и что-то зрело внутри его самого.
Отоспавшись, Киор-Оллё оставил позади отчаяние, страхи и принялся работать не покладая рук. Начал он с того, что обновил заклятья, наложенные на дом – в благодарность за помощь. Времени чародею на это потребовалось удивительно мало: спустя каких-то полдня совершенно непонятных Фокорту ритуалов, хозяйке было обеспечено не меньше полугода по-королевски лёгкого быта.
Швея и колдун много говорили. О людях, местах и делах, совершенно неизвестных бродяге. Как он понял, не только её сын, но и сама Ханлайя была пособницей тайрских колдунов. Для своего гостя она нашла карту, поколдовав над которой, тайрец выяснил, где примерно ему искать своего учителя. И направление ему очень не понравилось.
– Эта дорога…. К месту, откуда никто не возвращался, – пояснил он Фокорту.
– Что там? – спросил старик.
– Мойорская тюрьма, Титцанке. Подземная крепость, – Киор-Оллё дёрнул щекой. – Очень, очень плохое место.
– Насколько плохое? – поинтересовался Фокорт.
– Ни один пленник ней сбежал не. Нельзя там был и продолжать живу, – волшебник покачал головой. – Наставника надо спасти до… Раньше, чем они придут в Титцанке. Но…
Тайрец ещё не подобрал слов, которых ему в чужом языке всё ещё частенько не хватало, а Фокорт уже всё понял. Знал. Помнил. Русоволосого предателя надо остановить. Предупредить о нём остальных тайрских волшебников и их союзников, чтобы они избежали ловушки.
– Я расскажу о нём. О том парне, что искал тебя со змееголосым. Только скажи, где их искать, – предложил бродяга.
Киор-Оллё на несколько мгновений замер. «Боится, что и я предам», – подумалось Фокорту. Старик вспомнил, каким нашёл молодого колдуна за тёмной тумбой. «Конечно, после такого-то ещё как бояться будешь. Со смертью об руку пройдёшься – везде враги мерещиться станут».
– Фокорт, ты знать, что не смог вернись? Придётся остаться там. Никто знать, дорога завтра перемены. Мы… Кай-Тилфинон… Змееголосые.
Ах, так в этом всё дело! Старик позволил себе усмехнуться.
– Мойоры знают, что я помог тайрцу. Твой друг из их компании – знает. Обещался найти, а я тут – совсем один. Никому нет до меня дела, жив ли я, мёртв ли я. Ничего не потеряю. Может, мне среди твоих колдунов спать-то и поспокойнее будет.
Киор-Оллё закивал, улыбаясь. А потом начал рассказывать.
– Этот человека звал Ройон. Быть с нами давно. Мы думал – друзья, а он – мойора.
Молодой чародей говорил и говорил. Речь его на чужом языке порой становилась совершенно непонятна Фокорту, и он переспрашивал. Тайрец повторял, стараясь правильно связать слова, а порой прибегая к помощи рисунков и пантомимы. Затем он написал соратникам письмо мелким, убористым почерком. И, похоже, наложил на него какие-то чары: незнакомые символы танцевали, извивались и мерцали перед глазами Фокорта. Их невозможно было запомнить или срисовать.
– Теперь ты можешь спасать своего учителя в полной уверенности, что твои друзья всё узнают об этом ублюдке Ройоне, – сказал старик, принимая письмо.
– Мойора тебя видеть. Осторожный будь,– попросил чародей.
– Непременно, – заверил бродяга мальчишку.
На следующий день в обед из юго-восточных ворот Кай-Тилфинона вышел торговый караван. Прибившись к нему ещё в городе, рядом с телегами шагал темноволосый парень с родинкой на левой щеке. Никто не обращал на него ровно никакого внимания. И Киор-Оллё был очень доволен своими чарами отвода глаз, жалея только о том, что волшебная формула требовала пентаграммы со свечами – благом, не доступным его спасителю, старому бродяге. Просто повезло, что всё необходимое оказалось у Ханлайи. К вечеру он свернул на одну из малых дорог, пересекавших тракт. Путь ему предстоял долгий и трудный.
А Фокорт в тот день вышел из северных ворот. И в нём было трудно узнать жалкого попрошайку. Добротная одежда; аккуратно подстриженные волосы и борода. Он даже словно немного помолодел. Но главное – изменился его взгляд: он стал взглядом человека, снова обретшего решимость и цель в жизни.
Следующая серия
@темы: писанина, сделал сам, Войны змееголосых
-
-
01.03.2020 в 20:28В принципе есть два момента по матчасти
- откуда языковой барьер? Тайрцы и люди совсем не контактируют? Киор-Оллё слишком молод? Не знает конкретно это наречие?
- Ханлайя как-то очень внезапно выпрыгнула. Сердобольная женщина, которая решила пособить и сын которой пропал то ли у тайрцев то ли на войне - нормально укладывается. А вот нетайрские колдуны и особенно ковены требуют дополнительных пояснений, и наверное не в этом куске, а то совсем рояль из кустов получается
-
-
01.03.2020 в 21:47Языковой барьер происходит из двух вещей:
1. Люди - это не один народ с одним языком. Это масса разноразмерных королевств, в каждом из которых свой язык. Кай-Тилфинон, по сути, это город-государство, в подчинении у него находится ряд земель. Маленькое королевство.
2. Киор-Оллё действительно молод. Ему в этом куске 19 лет. Соответственно, ему не хватает знаний. Чем старше тайрец, тем ниже вероятность, что он чего-то не знает. Выглядят все, ЧСХ, студентами, за исключением полумифических товарищей, которые всё-таки умудрились дожить до возрастных седин. В мире нетленки выражение "Тайрская старость" по смыслу близко к "Китайской Пасхе" и "до морковкиного заговенья"
Ханлайя на самом деле важный второстепенный персонаж. У неё там есть своя линия и свои обязанности. Она не просто сердобольная женщина, она сторонник тайрцев в Кай-Тилфиноне (не одним же мойорам иметь штаб-квартиру в нейтральном городе?), о чем Фокорт очень правильно догадывается, и сын у неё конкретно так на их стороне воюет, так что он не столько пропал, сколько новости от него нерегулярны. Также является кормилицей Меиней.
Про нетарйские ковены: все тайрцы - колдуны,но не все колдуны - тайрцы. По сути магией владеть могут все (оборотничество не совсем та магия). Но если тайрец без магии - редкий печальный случай инвалидности, то обычный человек с магией - избранный, одарённый чувак.
И про ковены: да, будет, очень есть чего сказать, но это в других кусках. В основной нетленке у меня прям не хило так и о Кай-Тилфинонских ковенах.
-
-
01.03.2020 в 21:54Ханлайя на самом деле важный второстепенный персонаж
Тогда можно просто не выкладывать про нее и ковены сейчас. Пусть там Фокорт догадыватся, а остальное - интрига! Ну опять в отдельном куске смотреть бесполезно))
она сторонник тайрцев в Кай-Тилфиноне
так а тайрцев там нет? почему Киор-Оллё сразу к ним не отправить и все такое? А то опустили мальчика одного, я волнуюс!
-
-
01.03.2020 в 23:39Мальчика отпускали хорошо экипированным и не одного, и не в Кай-Тилфинон-то на самом деле, ему не свезло маленько. Да и мальчик этот, если подумать, далеко не тепличный цветочек...
-
-
01.03.2020 в 23:42Мальчика отпускали хорошо экипированным и не одного, и не в Кай-Тилфинон-то на самом деле, ему не свезло маленько. Да и мальчик этот, если подумать, далеко не тепличный цветочек...
пиши давай!
-
-
01.03.2020 в 23:54Разве что тайрцев и до этого невзлюбили сильно, а тут такой повод! - да скорее всего так и было.Ну и плюс змееголосые не ходят по городу в открытую а прячутся и маскируются.